180 лет назад 12 августа 1831 года в г. Екатеринославе (ныне Днепропетровск) родилась Елена Петровна Блаватская, писательница и путешественница, основательница Теософского общества.
Национальная гордость (того же сорта, которая создала миф о том, что наш шоколад самый лучший, а часы самые точные) ставит её в один ряд с такими серьезными учеными, как Н. К. Рерих или сэр Джон Вудрофф. В опьянении кажущейся величиной её фигуры (внушительной лишь в буквальном смысле) Елену Петровну называют не только медиумом, ясновидящей, путешественницей и талантливой писательницей, но и пророчицей, духовным лидером своего времени, философом, знатоком Востока.
Писательница? Исписав тысячи страниц, Блаватская, по сути, так и не сказала миру ничего нового. Путешественница? Да, тройное кругосветное путешествие даёт ей полное право считаться выдающейся русской путешественницей своего времени (хотя справедливости ради нужно признать, что странствия Блаватской почти не принесли научной или культурной пользы, т. к. были по сути не экспедициями, как у Рериха, а метаниями, словно у колеблющейся стрелки худого компаса — то на Восток покажет, то на Запад). Философ? Но для того, чтобы быть философом, ведь нужна «любовь к мудрости» — либо две составляющие по отдельности: большая Любовь и глубокая Мудрость. Елена Петровна обладала несколько иными качествами — впрочем, тоже весьма занятными. К остальным громким эпитетам, которыми снабжают колоритную, но трагическую личность Елены Петровны, лучше также отнестись со здоровым скептицизмом.
Хваленый дар ясновидения у Блаватской если и был, то, видимо, в зачаточном состоянии: по крайней мере, у нас нет никаких достоверных свидетельств, подтверждающих её претензии на роль ясновидящей. Вот детская одержимость снами и тёмными видениями у неё действительно была: они проявились вскоре после смерти мамы (это был для Елены сильный шок). Постепенно это переросло в неконтролируемую способность к смутным прозрениям и склонность к сумеречным состояниям, но не более того. Что же касается «чудес», то Блаватская действительно в течение жизни неоднократно демонстрировала специфические фокусы вроде столоверчения, появления «с потолка» запечатанных в конверты писем от «Гималайских Учителей» (на хорошем английском), «чтения мыслей». Серьёзные, неангажированные биографы ЕПБ сходятся на мнении, что это были откровенные мистификации, которые она устраивала с целью привлечь внимание к себе и своей доктрине. Впрочем, и сама Блаватская иной раз проговаривалась, что она не медиум, что у неё «иные способности».
Созданию мистического ореола, образа этакой «фурии», немало поспособствовала сама Елена Петровна — собственно, по сути это и было делом всей её жизни: создать мистический культ самой себя, воцариться этакой Изидой в собственном виртуальном оккультном царстве. В центре религии-гомункула, созданной Блаватской, стоял даже не Бог (Бога, особенно «православного», ЕПБ люто ненавидела после смерти своего «крошки Цахеса» — сына-уродца Юры), там, в центре её теософской идеи, навеки — как муха в янтаре — зависла она сама со своей сверхчеловеческой миссией. Вот эта нескромная и нездоровая мысль — навеянная, возможно, бредовыми состояниями, а возможно, просто гордыней — и двигала эту страстную, энергичную и даже порой бесстрашную, но непоследовательную, неадекватную, вечно экзальтированную, а под конец совсем больную и потерявшую человеческий облик женщину.
Александр Сенкевич, предпринявший впечатляющее исследование биографии Блаватской и весьма остроумно описавший его в книге серии ЖЗЛ, даёт такой портрет знаменитой «теософки»: «...эта необыкновенная женщина с внешностью капризной русской барыни, которая любила объедаться, как ведётся издавна на Руси, тяжёлой пищей: пирогами, студнями и квашеной капустой. Она курила без перерыва, как распалённая разговором суфражистка, папиросу за папиросой, постоянно облизывала языком тонкие пересмякшие губы и пыталась ничтоже сумняшеся заглянуть в потайные мысли всех пророков мира...» Нестандартный образ для претендентки в пророчицы человечества, не правда ли?
Блаватская устроила из своей жизни сплошной, даже лучше сказать беспросветный, сеанс месмеризма: пыталась загипнотизировать неразборчивую толпу, эпатировать, поразить, привлечь внимание — лишь бы только её слушали. А когда доходило дело до того, чтобы говорить, выдавала бесконечную невнятицу, напустив на себя таинственность и пафос для прикрытия швов неладно скроенных идей. То есть, выражаясь на современном сленге, шаманила. На самом деле Блаватская обладала лишь двумя несомненными талантами: заговаривать всем зубы и выманивать из людей деньги под благовидным предлогом. Тем и жила.
Личная жизнь Елены Петровны была бурной, но неприглядной: по минутному капризу в 17 лет вышла за ничем не выдающегося лысого мужчину намного старше себя, через полгода сбежала от него, завела (будучи формально замужем) бурный роман с политически значимым князем Э. Витгенштейном, за что была выслана из России, потом неудачные связи, ещё замужество («поверх» первого), рождение (и вскоре смерть) ребенка-уродца и снова мужчины, которые приходили и уходили, приходили и уходили... Блаватскую носило от ненависти к сексу до разнузданной чувственности. В молодости она была привлекательной — и ветреной, а с годами напустила на себя чопорность и заявляла, что долгие-долгие годы была девой (впрочем, даже и в поздние годы не отказывала себе в отношениях).
Столь же неудовлетворяющими, столь же беспорядочными, как личная жизнь Блаватской, были её попытки постичь восточную мудрость. Её знание различных эзотерических учений было сугубо книжным, совершенно лишённым какой-либо жизненной основы. Существуют данные, что Блаватская получила несколько высоких посвящений в тибетский буддизм. Но ведь без ежедневных практик никакое самое тайное посвящение не работает; даже сейчас множество неофитов разъезжает по Индии, Тибету, Непалу, собирая высокие посвящения, словно диковинные вещицы, сувениры: очевидно, напрасный труд. Всю жизнь Блаватская кивала на Восток как на источник своей «мудрости», но сама в своей вечной оккультной суете так ни разу, очевидно, и не пила из этого чистого источника.
Как небезосновательно пишет всё тот же А. Сенкевич, было «трудно найти больший контраст, чем тот, который существовал между её высокими идеями и намерениями и низкой, преимущественно вульгарной практикой». Блаватская собиралась перевернуть мир, но точки опоры не имела — потому и фокус не удался.
Будучи исключительно начитанной, эрудированной женщиной с живым, творческим разумом, Блаватская в принципе замахнулась на благое дело: собрать эзотерические знания и попытаться их распространить (попутно прославившись). Но ни основательности и креативности Рериха, ни головокружительной глубины знания Вудроффа у неё, к сожалению, не было. Да и полученные — через книги, не всегда достоверные — знания Елена Петровна распространяла преимущественно среди лиц недостойных, эгоистических, грубых. Поэтому даже редкие зерна истины падали в сухую землю.
На Востоке понятие «знание» отличается от нашего: там знанием называется практическая способность что-то делать. Таким образом, знанием является сама жизнь, прожитая со смыслом, нравственно, безупречно, а также многолетний опыт духовных практик. На нравственную чистоту и безупречность Блаватская даже не претендовала, практиками она не занималась. Её принципом было хоть бы и испачкаться, но достичь цели; цель оправдывает средства. Цель, таким образом, для неё всегда была недостижима.
Блаватская уверовала в собственную избранность ещё с детства и потом уж не сомневалась. Как ребёнка её то несусветно баловали, то незаслуженно третировали, отсюда, возможно, и тяжёлый характер. У Елены в детстве было несколько, как бы мы сейчас сказали, «мистических экспириенсов», которые и привели её к выводам о собственном избранничестве. Как-то она упала со стула и потеряла сознание. В другой раз на конной прогулке лошадь понесла. Елена утверждала, что оба раза её спасал... восточный принц в шикарном белоснежном одеянии! Позднее этот полудетский, полуэротический образ восточного принца прочно засел в голове Блаватской, оброс подробностями, постепенно получив и имя (Махатма Мориа), и родину (Индию), и таким образом как бы обрел материальность. Впоследствии Елена Петровна, да и некоторые её избранные соратники, «получали» «от него» таинственные письма с указаниями.
Махатма («великая душа») Мориа — центральная фигура в мифологической системе Блаватской: собственно, это основное «доказательство» истинности всех её утверждений, краеугольный камень её доктрины. Елена Петровна на протяжении второй половины жизни неустанно повторяла, утверждала, требовала признать, что всеми её действиями руководит этот «Гималайский Учитель». Более того, она даже заявляла, что многие страницы её книг написаны под его диктовку. Блаватская уверяла, что Учитель Мориа — один из полубожественных наставников всего человечества, который выбрал именно её для выполнения международной миссии распространения тайного знания. При малейшем намеке на сомнение в реальности Учителя Блаватская приходила в священную ярость.
Доказать или опровергнуть реальность Махатмы Мориа, понятно, нельзя. Но возникает закономерный вопрос: если учитель диктовал Блаватской книги, почему он надиктовал такую бессистемную белиберду? Труды Елены Петровны, насчитывающие тысячи страниц, — лоскутное одеяло, набранное из кусочков восточных мистических и западных оккультных учений. Этакое генетически изменённое дерево, даже не имеющее корня, а потому если и способное принести какие-то плоды, то лишь весьма сомнительные.
Да и само избранничество Елены Петровны, скорее всего, фикция. Известно, что эзотерическое знание может быть передано по цепочке преемственности только духовно чистым, нравственно совершенным адептом, который способен сам как бы «вместить», воплотить это знание (вспомним, «знание» на Востоке — это практика). К тому же знания принято передавать в нетронутом виде, а не делать из них компиляции, выжимки, «ключи». «Знания» же, которые предлагает благодарному человечеству Блаватская, и тем более их надуманный «синтез» претендуют как раз на роль такого универсального ключа, а вернее, отмычки к тайне Востока. На Востоке такие «знания» считаются не имеющей ценности шелухой, а то и зловредным вздором, затемняющим путь ищущих.
Блаватская прожила на удивление насыщенную событиями жизнь. Она совершила многочисленные путешествия по Востоку и Западу. Работала наездницей в цирке, делала бумажные цветы, проводила сеансы «столоверчения», основывала различные Общества, писала статьи для журналов... Всегда и везде Блаватская умела заговорить окружающих до полусмерти, загипнотизировать остановившимся взглядом своих огромных васильковых глаз, создать вокруг себя зачарованный круг возбуждённых её необычностью мужчин и подпавших под её магнетическое влияние женщин.
Несомненно, Блаватская в золотую пору своей жизни чувствовала себя этакой русской Матой Хари — шпионкой, авантюристкой, соблазнительницей, способной буквально на всё. Как писала молодая Цветаева, «Всего хочу: с душой цыгана / Идти под песни на разбой, / За всех страдать под звук органа / И амазонкой мчаться в бой». Не вызывает поэтому большого удивления письмо Блаватской из-за границы в николаевское Третье отделение, в котором Елена Петровна яркими красками описывает свои выдающиеся достоинства и нижайше предлагает услуги тайной полиции — на благо Царя и Отечества. В Отделении, видимо, учли беспорядочный нрав просительницы и оставили ее «про запас», отказав в материальной поддержке и не возложив на неё никакой миссии.
Ну и ладно, миссию Блаватская на себя возложила сама — хотя миссия эта была, как мы уже поняли, невыполнима. Самая большая проблема, которую Блаватская создала себе, организовав культ самой себя, называемый теперь Теософским обществом, — это как раз её последователи и последовательницы. В интимном письме другу Блаватская с завидной трезвостью характеризует себя и своих последователей фразой «Стране слепых положен одноглазый король». Жаль только, что, уверившись в своей исторической миссии, Елена Петровна даже не способна была признать собственную слепоту, поставить себя в положение ученика, ищущего — на самом деле не такая уж ничтожная роль, если разобраться.
Блаватская никогда не хотела учиться, всегда хотела учить, поучать, наставлять. Она обладала яростной, необузданной сексуальной энергией, которую сублимировала в мифотворчество и со страстью выплёскивала в мир, ожидая от него ответной любви. Что и говорить, если когда-то эта ответная любовь и проявлялась, она была недолговечной и небескорыстной. Елена Петровна сознательно всегда ставила себя с другими в положение этакой матушки-гусыни, наставляющей несмышлёных детишек. Не терпела критики и сомнений в собственной правоте, отстаивала собственную, не дай Бог, оскорблённую гордость до последнего и во что бы то ни стало. (Особенно это проявилось позднее, когда Блаватская страдала базедовой болезнью.) Провозгласила себя «архатом» («достойным», т. е. человеком, достигшим нирваны, в буддистской традиции). Такие качества, понятно, привлекли к Елене Петровне людей особого сорта, специфических личных достоинств — ну а в обществе низких людей и мудрец стремительно деградирует.
Индия (как и любое другое место паломничества) — таинственная и безжалостная страна. В путешественниках там проявляются все скрытые достоинства и недостатки. Не оставишь «при входе» свои амбиции, эго, гордыню — выйдет не паломничество, а фарс. Это хорошо описано в книге Германа Гессе «Паломничество в страну Востока». Или, как сухо, но мудро сформулировал проблему Карлос Кастанеда, «человек идёт к знанию так же, как он идёт на войну, полностью проснувшись, со страхом, с уважением и с абсолютной уверенностью. Идти к знанию или идти на войну как-то иначе — ошибка, и тот, кто совершает её, доживёт до того, чтобы пожалеть о сделанных шагах...». Блаватской был неведом страх, ей явно не хватало трезвости, она пребывала словно в полусне.
В «Стране Востока» Блаватской были даны как минимум два шанса опомниться, признать за собой положение ищущего, а не «архата». Обе возможности она не смогла, не способна была использовать.
Одним из ключевых событий в очередной поездке Блаватской в Индию была встреча с известным и влиятельным в то время духовным лидером, Свами Даянандой Сарасвати. Она собиралась заручиться его поддержкой и добиться признания своей исключительности, важности возложенной на нее миссии. Для выполнения этого плана Свами-джи даже выдали диплом члена Теософского общества. Какое-то время Теософское общество и Арья-Самадж Даянанды сотрудничали. Но аскет выказывал заметную настороженность в отношении Блаватской, смотрел на неё с явной опаской. Наконец состоялся решающий разговор. Генри Олкотт, спутник мадам Блаватской, поинтересовался у Даянанды, имея, конечно, в виду Блаватскую, «возможен ли такой случай, когда появляется некто, обладающий немыслимой оккультной энергией, и творит чудеса, и мы вдруг узнаем, что этот человек нигде и ни у кого не учился и никаких йоговских упражнений не делал?» Свами сначала осторожно ответил, что это в принципе возможно, при условии, что эта великая душа совершала интенсивные йогические практики на протяжении многих предыдущих жизней. А затем уточнил, уже без обиняков: «Представления, которые западные ученые составили о восточной религии, — абсолютно искажённые, это какие-то невразумительные, не соединённые друг с другом отрывки из священных книг». Вскоре после этого разговора Даянанда нарушил душевный покой Блаватской и Олкотта суровым письмом, к которому был приложен тот самый диплом Теософского общества — аскет решил его вернуть от греха подальше. Свами требовал впредь нигде и никогда не упоминать своего имени в связи с Теософским обществом...
В другой раз — и это, на мой взгляд, в высшей степени символичный случай, словно взятый из к/ф «Матрица» — Блаватская, отчаянно искавшая просветлённых Учителей, настоящих на этот раз, а не вымышленных, нашла где-то на железнодорожной станции слепого сикха, который, по его словам, уже 54 года как занимается медитацией, оставляя «родную» ж/д платформу лишь по нужде или чтобы совершить омовение в (священной для индусов) реке Ямуне. По-нашему, типичный бомж, но в Индии за такой личиной нередко скрываются святые. Каково же было удивление русской путешественницы, когда на её слёзную просьбу показать «феномен» (то, чем Елена Петровна частенько занималась для завоевания доверия последователей) отшельник ответил, что это пустое дело, игрушки для невежд. И добавил, что Истину постигнет лишь тот, у кого спокойный ум и безмятежная душа...
Вот как раз этих качеств мадам Блаватской всегда отчаянно не хватало, и самое прискорбное — она и не пыталась их развивать! Елена Петровна так и не поняла, что ни мнение общества, ни количество членов твоей секты, ни путешествия по всему свету, ни объем написанных книг не идут в зачёт перед Невыразимым. Духовный «поезд» Блаватской, как и её шпионская карьера, так и остался на запасном пути.
Комментарии
