ГлавнаяРелигия И Бог - такой молодой, и юный Христос впереди…
И Бог - такой молодой, и юный Христос впереди…
06.09.2010
Церковь на глазах превращается в государственное учреждение.
Возможен, впрочем, совсем другой поворот. В России возникнет совсем новая религия. Молодая и сильная. Единобожная. Но при этом совершенно языческая.
Я вообще-то отчасти клерикал. Так, чуточку. В принципе. То есть я убеждён, что в основе морали лежит вера в Бога. Я также полагаю, что вера невозможна без единства верующих — в нашем, христианском случае — без церкви Христовой.
Восстановление религиозной и особенно церковной жизни в стране после десятилетий насильственного атеизма — это в конечном итоге хорошо. Это придаёт российской культуре тот самый плюрализм, за который боролись граждане демократических убеждений.
Однако череда успехов, побед и завоеваний Русской православной церкви вызывает у меня тревогу.
Церковь на глазах превращается в государственное учреждение или как минимум в активного сотрудника власти. Церковные иерархи принимают участие во всех мало-мальски значительных государственных мероприятиях. А сугубо церковное событие — например, освящение новообретённой иконы — проходит в присутствии государственных деятелей. Возникает соблазн считать православное христианство — вопреки конституции! — государственной религией России, и очень многие этому соблазну поддаются. И церковнослужители, и миряне. И даже равнодушные к религии граждане, которые всё равно считают себя православными. Все хором говорят об особой роли православного христианства в России. Добро бы только в истории, но и в настоящем, и даже в будущем. Упования на Бога уже стали общим местом в государственном дискурсе: тон задала новая версия гимна России.
Церковь претендует на то, что ей не принадлежит, — я имею в виду здания, сооружения и предметы искусства (они же предметы религиозного культа), которые веками находились в собственности Российского государства или отдельных церковных общин. Но в этом стремлении получить новую, никогда ей не принадлежавшую собственность церковь (я имею в виду РПЦ МП) находит поддержку и государства, и очень многих нецерковных людей. Шаблонные, но совершенно бессмысленные фразы: «Церкви надо отдать то, что ей принадлежит по праву», «Иконам место в церкви, потому что они создавались для молитвы». Слова бессмысленные и юридически, и просто по существу. По какому именно праву и какой именно из нескольких православных церквей России? А если мы будем раздавать музейные предметы по первоначальной принадлежности, то место картины Репина «Бурлаки на Волге» в бильярдной великого князя Владимира Александровича.
Церковь одержала громкую победу в вечной битве смиренномудрия и благочестия с разнузданностью и кощунством.
Растлители и святотатцы Ерофеев и Самодуров и их дерзкие защитники были смяты и опрокинуты согласным напором государственных обвинителей, церковных деятелей, воцерковленных энтузиастов, сочувствующих граждан и отдельных либеральных мыслителей, которые заявили, что никакого высокого искусства там не было, поэтому так им (святотатцам и кощунникам) и надо. Хотя этот процесс войдёт в золотой список мирового абсурда как торжество высоконравственной старушки, которая залезла на шкаф для наблюдения за молодожёнами в окне напротив.
И, наконец, церковь добилась преподавания в школе основ православной культуры.
Меня, однако, в этом тревожит отнюдь не засилье церковности. Оно бы и ладно. Может быть, это в конце концов взбодрило бы ту часть общества, которая мыслит атеистически и рационалистически. Может быть, у нас сложились бы, как во Франции XIX века, «партия кюре» и «партия учителя». Началась бы общественная дискуссия — настоящая, неподдельная, по самым главным вопросам бытия. По основному вопросу философии! Обозначились бы два пути развития общества — клерикальный и светский. То есть традиционалистский и модернизаторский. Видите, к чему я клоню?
Почему же я пишу «бы, бы, бы»?
Потому что мы вполне можем не дожить до этой благодати.
Потому что РПЦ, сама того не сознавая, пролагает пути и подготовляет институты для своего сурового оппонента и вместе с тем исторического преемника — для ислама.
Почему «преемника»? Великий христианский богослов святой Иоанн Дамаскин, араб по крови, младший (всего на 15 лет!) современник Мухаммеда, называл ислам сто первой ересью христианства. И это, очевидно, не случайно, не в полемическом задоре.
Христианство — в частности, его ортодоксальная греческая версия, которую мы для простоты называем православием, — слишком усложнено в своей догматике. Оно требует либо нерассуждающей веры, либо, наоборот, чересчур утончённых рассуждений. Догматы о троичности Бога и двуприродности Христа сломали без счёту мозгов и породили множество ересей. Кстати говоря, почти все ранние христианские ереси были в конечном итоге направлены на прояснение тёмных мест, на устранение противоречий — короче, на то, чтобы сделать христианское вероучение проще, понятнее, логичнее.
Ислам, разумеется, не радикальная христианская ересь. Хотя бы потому, что он родился отнюдь не в ходе внутрихристианских богословских дискуссий.
Однако ислам — это монотеистическая авраамическая религия. То есть признающая ветхозаветную и новозаветную священную историю. Пророк Муса (Моисей) и пророк Иса (Иисус) — почитаемые фигуры.
Однако идея единобожия в исламе проведена гораздо более строго, чем в христианстве. Почему-то вспомнилось, как образованный и светский мусульманин, с которым мы вели лёгкую богословскую дискуссию — так сказать, салонный теологический трёп, — улыбался в ответ на всю диалектику касательно единосущной и неслиянной Троицы. «Как это у Бога могут быть родственники?» Это не родственники, разумеется. Это ипостаси. Особые состояния. Святоф Григорий Богослов предостерегал от двух крайностей — считать Троицу за одного Бога и считать Отца, Сына и Святого Духа за разных богов. Точно так же у Иисуса Христа две природы (божеская и человеческая), но одна сущность (божеская, то есть он единосущен Богу Отцу). Это можно объять утончённым разумом. Но практически невозможно воспринять на уровне простого человеческого восприятия.
Ислам гораздо проще — не примитивнее, а именно яснее, доступнее пониманию верующего. Бог — один. Все остальные — пророки. Последний и самый главный пророк, получивший от Бога главное и последнее откровение, — Мухаммед. Нужно свидетельствовать о Боге, молиться ему, поститься, помогать бедным и хотя бы раз в жизни совершить паломничество к святым местам. И жить по правилам ислама (то есть по шариату). Вот и всё, в сущности.
Ислам гораздо сильнее и в организационном смысле. Парадоксально сильнее. В нём нет священноначалия.
Папа римский представляет всех католиков (христиан римского толка) всего мира. Патриарх поместной православной церкви представляет всех православных (христиан греческого толка) своей страны или своей юрисдикции. Но никакой самый авторитетный мусульманский духовный лидер не может представлять всех мусульман всего мира, или всех мусульман своей страны, или всех мусульман того или иного толка (шиитов, суннитов, ваххабитов и т.п.). Потому что ислам не предусматривает такой позиции. Мусульманская умма — это не то, что церковь Христова. В исламе вообще нет священноначалия и «церковной иерархии» в христианском смысле слова: нет пап, кардиналов, епископов, патриархов и митрополитов. Мулла — это предстоятель на молитве, а не священник, не посредник между Богом и верующими. С Богом каждый общается сам, лично. Поэтому нет и церкви как особой организации.
Это делает ислам удивительно гибким и стойким в политических конфликтах. С одной стороны, это единство почти полутора миллиардов мусульман. С другой стороны, эти полтора миллиарда объединены только верой, а не общей для всех религиозной организацией. Вера же в единого Бога и Мухаммеда, пророка Его, оказывается сильнее, чем внутриисламские религиозные разногласия и национальные различия. Отсутствие церковной иерархии делает бессмысленными просьбы и требования типа «пусть исламские религиозные лидеры осудят своих экстремистов». Если римский папа или православный патриарх может лишить сана, запретить служение или вообще отлучить от церкви священника-экстремиста, то в исламе просто нет такого «папы» или «патриарха» со сходными полномочиями.
Но в этом не слабость, а очевидная сила ислама. Это позволяет исламу быть одновременно общей религией всех и частным исповеданием каждого. Личный подвиг каждого делает его жизнь богоугодной: нет подвига, нет и благословения Бога. Тут не сошлёшься на пресловутую православную «молитву старца», которая позволяет христианину вести жизнь грешную и недостойную: дескать, святой старец отмолит.
Уже тысячу раз говорилось, что кризис государств и политических идеологий требует более прочных, надёжных, легко воспроизводимых систем идентичности.
Ислам надёжнее христианства — хотя бы потому, что его догматические позиции ясны и чётки. И он не сдаёт их. А христианство делает это сплошь и рядом. Почему?
А вот почему: именно утончённая и переусложнённая христианская догматика и породила европейские понятия о правах и свободах, о терпимости и выборе, о личности как главной ценности общества. Прекрасные и гуманные принципы! Но они с неотвратимостью привели к признанию права не признавать их.
Надо заметить, что Русская православная церковь, несмотря на суровую борьбу с Самодуровым и Ерофеевым, давно прониклась духом либерализма. В самом простом смысле слова. РПЦ бесконечно далека от фундаментализма.
Церковь либерально относится к нарушениям поста (болящим — дозволяется; путешествующим — дозволяется; голодным, не имеющим постной пищи, — дозволяется; даже тем, кто в гостях не хочет обидеть неверующего хозяина отказом от скоромной пищи, — дозволяется тоже). Церковь признаёт гражданский брак. Церковь в лице своих высших иерархов говорит, что времена, когда Христос изгонял торгующих из храма, миновали безвозвратно. Появились какие-то люди, называющие себя «православными предпринимателями», что с православной точки зрения полнейший абсурд и подкоп под устои, однако никто их не отлучает. Налицо просто какое-то кальвинистское перерождение русского православия!
Наконец, церковь не очень рьяно следит за тем, чтобы прихожане регулярно ходили к обедне, исповедовались и причащались. О приходах с фиксированным членством и речи не идёт. Церковь, похоже, готова считать православным христианином всякого, кто сам себя так называет.
Вот в численности-то православных и заключена вся проблема. Вряд ли у нас действительно в районе 70 процентов верующих православных, как говорят соцопросы. В данном случае происходит идентификация от противного. Не мусульманин, не иудей, не буддист уж точно. Тогда кто? Конечно, православный.
По оценкам аналитиков ЦРУ, практикующих православных в России 15—20 процентов (приблизительно от 20 до 30 млн). Практикующих мусульман — 10—15 (примерно 15—20 млн). Мне кажется, что обе цифры несколько завышены. Однако дело не в этом, а в том, что мусульманское сообщество России, равно как и «исторически мусульманское» население страны, растёт значительно быстрее христианского. Думаю, скоро цифры как минимум сравняются. Это разные процессы — рост числа верующих мусульман и рост населения «исторически мусульманских» народов. Но они подпитывают друг друга.
Поэтому нельзя исключить, что в недалёком будущем все институты государственно-церковного сотрудничества (включая школьные программы), которые создавались во имя торжества православия, наполнятся иным конфессиональным содержанием. Ну, или станут полем конкуренции религий. А в глобальной и региональной конкуренции с исламом христианство проигрывает. Это ни хорошо, ни плохо. Это реальность.
Возможен, впрочем, совсем другой поворот. В России возникнет совсем новая религия. Молодая и сильная. Единобожная. Но при этом совершенно языческая.
Вывод один. Дорогие сограждане! А особенно руководящие товарищи! Соблюдайте конституционный принцип отделения церкви от государства. А то Бог его знает, как всё повернётся…
Комментарии
