|
Демонстрации силы требует активных наступательных действий
Все, кто внимательно следил за украинским кризисом, должны были заметить, что ситуация развивалась (и продолжает развиваться) в режиме качелей. 18 февраля «Беркут» активно зачищал «майдан», и казалось (в том числе самим мятежникам), что к утру 19-го все будет кончено, а кончилось все 21-го и с точностью до наоборот — зачищенным оказался Янукович. А ведь такие колебания в режиме: наступление «Беркута» — отступление «Беркута» — переговоры — нападение мятежников, наблюдались все время противостояния Януковича и «майдана». После переворота в режиме «качелей» развивается уже противостояние России и США на фоне украинского кризиса. Первоначальная активная позиция ЕС, ведущие политики которого выступили едва ли не главными покровителями мятежников, постепенно сменяется более пассивной, а затем становится почти адекватной (Евросоюз отказывается поддерживать американскую политику санкций). Вдруг качели начинают движение в другую сторону, и ЕС, совсем недавно насмерть стоявший против санкций третьего уровня, начинает их внедрять. Есть, конечно, глубокие сомнения, что санкции реально будут санкциями, но даже политическое заявление является серьезным фактором в глобальной игре, а тут какие-никакие, а все же санкции. Одновременно Китай и БРИКС, долгое время занимавшие хоть и благосклонную, но выжидательную позицию в отношении Кремля, внезапно начинают активно играть на российской стороне, причем к ним подключается почти вся Латинская Америка. О колебаниях более мелких участников процесса я даже не говорю. Сербия, Болгария, Австрия могут по три раза на день «выходить» из «Южного потока» и «входить» обратно — на эти движения, похоже, никто уже не обращает внимания. О чем говорят эти колебания? С моей точки зрения, о том, что столкнулись два реально равновеликих противника, и на каждый ход одного быстро появляется ответ второго. Как в шахматной партии двух чемпионов, когда ситуация на доске может диаметрально меняться от хода к ходу. С одной стороны, это подтверждение восстановленного сверхдержавного статуса России. Со времени распада СССР никто не позволял себе бросать США вызов в прямом противостоянии под заинтересованными взглядами всего мира. С другой, каждое очередное колебание «качелей» все больше нагнетает ситуацию, каждый очередной ход неизбежно оказывается все более радикальным, а цена ошибки повышается многократно. До 16 марта Россия имела возможность для отступления. Издержки были бы огромны, но теоретически (подчеркиваю, теоретически) можно было бы рассчитывать избежать национальной катастрофы. До визита Байдена на Украину и начала полномасштабной карательной операции могли отступить США — в то время ответственность за переворот в большей степени лежала на ЕС. Именно Евросоюз давил на Януковича, требовал все новых переговоров, все больших уступок, и он же благословил фашистский путч 21-23 февраля. После Байдена у США тоже пути назад нет (даже теоретически). Проигрыш украинского кризиса после череды поражений, начавшейся с войны 08.08.08, продолжившейся в Сирии, Египте, Ираке, Афганистане, инициирует цепочку событий, ведущую США к катастрофе (по крайней мере, к катастрофе режима и созданной им социально-экономической системы). И эта катастрофа по своим масштабам, включая разрушение экономики и человеческие потери, грозит на порядок превзойти все то, что случилось после распада СССР. Собственно в этой цене вопроса —сила и слабость позиции России. С одной стороны, только «скакуны» на «майдане» не понимают давно уже очевидное для руководителей подавляющего большинства стран мира: военно-политическая и экономическая система, предложенная США постсоветскому миру, потерпела крах. Для поддержания собственной социально-политической и экономической стабильности Америка постоянно нуждается в новых рынках (все более и более емких). Но планета конечна, а Марс пока никто не освоил. Сейчас система достигла той точки, когда США для собственного выживания необходимо ограбить всех, включая своих союзников по ЕС. После этого они, правда, все равно рухнут. Но это будет потом. Естественно, никто не хочет быть разрушенным и ограбленным (тем более в таком режиме, как Ливия, Сирия или Украина). Поэтому не только в Китае или в Латинской Америке, но и в ЕС многие политики весьма благосклонно относятся к российскому сопротивлению. Оно дает шанс. С другой стороны, ЕС слишком сильно включен в американскую систему, все еще находится в ней на правах пусть младшего, но бенефициара и со страхом думает, что будет, когда эта система начнет рушиться. Распад СССР, повлекший за собой комплекс проблем во всей бывшей сфере его влияния, экстраполированный на современную ситуацию, когда сферой влияния США является весь мир, свидетельствует, что проблемы возникнут у всех. Но больше всего проблем возникнет у ЕС, ибо Европа была наиболее приближена к центру силы и влияния, получала с этого наибольшие дивиденды и менее всех думала об альтернативной системе. Страх сохранения Pax Americana примерно равновелик страху его распада. Поэтому получить безоговорочную поддержку в своем противостоянии США Россия сможет лишь в том случае, если ее победа будет полной, сокрушительной, окончательной и ни у кого не будет вызывать сомнений. Но такая победа нужна не только с точки зрения внешней политики. В марте большинство россиян удовлетворилось бы присоединением Крыма. В мае, чтобы не потерять поддержку избирателей, надо было бы присоединить еще и Донецк с Луганском. Сегодня речь идет обо всей Новороссии. Но уже возникают вопросы: после всех зверств и провокаций киевский режим окажется безнаказанным? Отделается потерей еще восьми областей? А Киев признает отпадение этих областей и Крыма или будет столетиями кровь пить и к реконкисте готовиться? В сентябре-октябре в качестве достаточной победы россияне будут воспринимать уже не меньше, чем всю Украину (с возможной передачей части окраинных земель Венгрии, Польше, Румынии — тем из них, кто успеет вовремя подсуетиться и занять правильную позицию). Если внешнеполитическая потребность в привлечении союзников требует гибкости и умеренности, то внутриполитическая потребность в демонстрации силы и возможностей России требует активных наступательных действий и громких побед. Фактически внутренняя ситуация ограничивает возможности внешнеполитического маневра, а уровень внешнего противостояния снижает возможности маневра внутриполитического. С радикализацией избирателя должна радикализироваться политика, а радикализацией политики отсекаются потенциально союзные власти группы «патриотических либералов» и «умеренных западников». Сегодня они согласны с тем, что Россия не должна капитулировать, но они не хотят полного разрыва с Западом и настаивают на компромиссе. Однако рост международной напряженности и явно продемонстрированная готовность США воевать (именно воевать) с Россией до последнего украинца не оставляют возможностей для взаимоприемлемого компромисса. Самое забавное, что сегодня компромисс, который еще три месяца назад мог бы рассматриваться как одновременная победа и Москвы, и Вашингтона, будет восприниматься как их обоюдное поражение, обоюдная слабость. А такая оценка приведет к попытке выдвижения новых центров силы (раз те, кого мы так боялись, оба такие трусы), что не ослабит, а лишь усилит международную напряженность и ухудшит внешние и внутренние позиции и российского, и американского истеблишмента. Поэтому речь идет не о соглашении, а о победе, причем о победе, которая отдает победителю все. Следовательно, российское руководство, которое уже отказалось капитулировать, должно быть готово в войне (пока речь идет о войне без военного столкновения ядерных держав — о «сетецентричной» войне; но это пока), ставка в которой — не только победа, но и жизнь. Отсюда вытекает мобилизационная внутренняя политика. В том числе и полный разрыв с умеренными. Не потому, что умеренные плохие. На деле многие умеренные куда лучше и качественнее заботятся о России, чем некоторые радикалы. Просто война оставляет лишь две точки зрения (правильную и враждебную), она диктует поведение по принципу: кто не с нами, тот против нас. Война приводит к жесткой поляризации и исчезновению всех полутонов (к размыванию политического центра). А война уже идет. И то, что российские дивизии еще не сошлись на поле боя с американскими бригадами, объясняется исключительно сдерживающей силой ядерных арсеналов. Тем не менее, последствия этой войны для проигравшего будут хуже, чем при ядерном ударе. И в этих условиях общество будет требовать ограничительных мер против «пятой колонны». Будут выдвинуты (уже выдвигаются) ровно те же требования, которые выдвигали «оранжевые» в Киеве, только острие репрессий будет нацелено в противоположную сторону. Власть в России достаточно интеллектуальна, чтобы понимать всю опасность таких требований и отсутствие для них реальной почвы. Но власть не может противиться воле народа. Тем более она не может ей противиться в условиях необходимости военной консолидации. Власть даже не сможет правильно скорректировать эту волю с опорой на СМИ, поскольку в условиях войны главной темой становится военная пропаганда, а тема полезности умеренных патриотичных либералов будет входить с ней в противоречие и вызывать сомнения в патриотичности самой власти. Поэтому лучшее, что власть сможет для них сделать, — убрать с заметных государственных постов и максимально ограничить их публичные выступления (чтобы они необдуманно не напомнили о себе народу). Потому что народ, который вынудили к войне и который согласился с тем, что другого выхода нет, и собрался на войну, страшен. Вдвойне он страшен в отношении тех, кого считает предателями и пособниками врага. В общем, внешняя политика «качелей» (во многом вынужденная) ведет к радикализации внутриполитической обстановки в России, росте патриотических и даже националистических настроений (которые власть вынуждена умеренно поддерживать, поскольку они создают ей необходимую внутреннюю точку опоры в противостоянии с США). Дальнейшее развитие обстановки в той же динамике (а оно представляется практически неизбежным) приведет к тому, что российская власть будет вынуждена отходить от привычной политики баланса интересов различных политических сил и все более ориентироваться на патриотический лагерь (тоже, кстати, далеко не единый). С одной стороны, это может иметь некоторые позитивные социальные последствия. Вынужденная замена умеренных западников на высоких (и не очень) должностях приведет к включению социальных лифтов и ротации элиты. С другой стороны, это резко снизит возможности внутриполитического и внешнеполитического маневра самой власти и добавит к 10-15 процентам чувствующего себя маргинализированным прозападного электората примерно такое же количество избирателей, ориентирующихся на умеренных. Сразу это социальную стабильность не нарушит, но у новоназначенного посла Теффта появится обширное поле для подрывной деятельности. Вариантов противодействия два: либо резкое ужесточение режима, предполагающее жесткие репрессии против оппозиции, либо быстрая победа над США — с исчезновением их посла как источника средств «на революцию» опасность исчезнет сама собой. В России есть проамериканская партия (в свое время была даже прояпонская, настаивавшая на возвращении островов), а вот прогвинейской не было. Быть проамериканским политиком после поражения США — то же самое, что быть пронемецким в 1946 году. Вот и еще один курьез современной политики — для того чтобы в России выжили прозападные политики, ориентирующиеся на американскую модель, сама эта модель должна как можно скорее с грохотом развалиться вместе с современным американским государством. И с ЕС, если он вовремя не одумается. РОСТИСЛАВ ИЩЕНКО, г. Киев.
 Ваш комментарий будет первым | |
|
