...это всё, вообще-то, очень мешает людям жить на, так называемом, «постсоветском пространстве».
Представители поколения «70+» часто говорят, что раньше солнце светило ярче, вода была мокрей и молодёжь была «другая». Эта тема многословно муссируется на приподъездных лавочках женской половиной сообщества и серьёзно обсуждается за мужским «доминошным» столом; а особенно страстно – «под пиво». (Напоминаем, что чрезмерное употребление алкоголя вредит вашему здоровью!). А некоторые самые продвинутые граждане даже садятся писать мемуары о том, как в то время они «...под руководством Коммунистической партии и Советского правительства...» - ну, и так далее.
Как человек, имеющий некоторое отношение к физике, я не буду дискутировать по поводу воды и нашего светила; а вот по «политической линии» (время, люди и так далее...) хотел бы, по примеру товарища Сталина озаботиться, в некоторой мере, вопросом о «национальном вопросе». Тем более, что через сто лет после его окончательного (и, кстати, - очень позитивного) решения в стране победившего Социализма, эта тема вдруг снова стала остро актуальной. Чего только стоит возникшая проблема с философским парадоксом понятия «русский украинец». Все-таки, кем больше является данный индивидуум – русским или украинцем? А есть же ещё и «русский киргиз», например... И «украинский таджик»... И ещё несколько подобных абстракции...
В общем, в нашей современности в этом вопросе, как видим, сам чёрт ногу сломит. Но это всё, вообще-то, очень мешает людям жить на, так называемом, «постсоветском пространстве».
И, наверно, наивно было бы думать, что возможно такое, что кто-то, энергично почесав в затылке, сядет за компьютер и одним махом проведёт анализ такой сложной и многогранной проблемы, да ещё и даст ценнейшие рекомендации по исправлению оной. Но вот, разве что привести маленький кусочек «картинки» из далёкого уже прошлого, когда «проблемы», похоже, и не было... Да ещё и глазами хоть и «человека мыслящего», но в то время абсолютно ничего не знающего ни об Йосифе Виссарионовиче, ни о «руководстве Коммунистической партии...», да и ещё много о чём. Но, то что он тогда видел и воспринимал – это уже в наше время интересная информация к размышлению.
Сразу хочу предупредить, что эта статья – частично ностальгия по детству-юности и, наверно, стране, в которой родился - Советскому Союзу. Но и кое-какие сведения и мысли по вопросу, которому небезызвестный товарищ Сталин в своё время уделял большое внимание, она также содержит. Не так глубоко и обширно, как у Вождя, поскольку у него, возможно, в интересе изучения этой темы присутствовало нечто его глубоко личное, так как он сам всё-таки принадлежал, как бы сейчас сказали, к «национальным меньшинствам». Как в Российской Империи, так и в СССР.
В Империи – как житель Кавказа (который позиционировался намного более удалённым от цивилизации, чем Москва и Петроград); а в Союзе – ра́вным в семье братских народов, но, с учётом инерции мышления, – всё-таки, как представитель небольшой, и поэтому не такой зна́чимой для большой страны нации.
И хотя товарищ Джугашвили реально и весьма успешно воспользовался равными возможностями для занятия места на вершине власти, но комплекс, как говориться, остался. И кто знает, если бы руководитель Коммунистической партии был «титульной нации», или хотя бы представителем «древнейшего народа Земли» (как очень многие соратники тоже небезызвестного товарища Ленина), то внутрипартийная борьба и репрессии тридцатых годов были бы гораздо менее ожесточёнными.
Но речь, в общем-то, не об этих делах давно минувших дней, а о том, что я сам тоже когда-то был не то чтобы очень «национальным меньшинством», но всё-таки родился в одной из республик «национальных окраин». Правда, в то беззаботное время это выражение, возможно, всплывало только где-нибудь в очень высоких кабинетах «Центра», потому что в детстве я такое определение не слышал ни разу, хотя, при иной раз очень глубокомысленных разговорах взрослых у нас в доме присутствовало многократно.
А вот свои впечатления от детской жизни в «многонациональной среде» помню очень хорошо. Правда, при этом вполне могу забыть, что вчера обещал жене принести банку огурцов из гаража, но это, говорят, на данном этапе жизни вполне нормально и, в общем-то, не критично. В конце концов сегодня можно пообедать и без «солёненького». И, кстати, - какое же там сегодняшнее обеденное блюдо моя благоверная вчера обещала..? М-м... Да-а...
Ну, неважно. А вот в безоблачном детстве в небольшом городке, где-то до середины начальной школы, понятие «национальность» вообще ни с чем у меня в голове не ассоциировалось. Нет, то есть, я откуда-то знал, что сосед по площадке Вовка – тоже «русский», а Мурад со второго этажа – «узбек», но в чём заключается разница не знал и, честно говоря, абсолютно этим не заморачивался. Тем более, что в нашей компании был ещё Толик, у которого были узкие глаза, потому что его папа был «кореец». Для себя я тогда вполне логично решил, что «корейцы» – это люди с постоянным прищуром и у них у всех есть мотоциклы, как у дяди Коли. И поэтому даже однажды ощутил когнитивный диссонанс, когда к папе приехал тоже на мотоцикле «коллега Новицкий», который вовсе не щурился и кроме мотоцикла на «корейца» был ничем больше не похож.
Возможно Иосиф Виссарионович умилился бы такой формой решения «национального вопроса» в нашем доверчиво распахнутом навстречу миру детском сообществе, в котором никакого «вопроса» вообще не существовало.
Но самое важное заключается в том, что уже много позже – когда в районах моей малой родины полыхали в разных местах кровавые, именно что межнациональные конфликты, - я анализировал свои воспоминания с самого детства и сделал вывод, что и в «большом» обществе того (прошедшего) времени каких-то проблем, связанных с национальностями людей, как минимум, было не заметно ни в бытовом общении, ни в деловых вопросах, ни, скорее всего, и в умах людей.
Можно было предположить, что это было результатом следования «руководящей и направляющей силы» заветам «отца народов». Возможно и сказывалось ещё на восприятии человеком себя в обществе влияния недавней, по историческим меркам, войны, когда вся большая страна и каждый её гражданин – все вместе самоотверженно работали для достижения общей победы, но факт совместного добрососедского проживания людей разных национальностей, культур и религий, несомненно, имел место быть.
И традиции такого интернационализма естественней всего прививались именно, что в детской среде, когда окружающий мир входит в сознание цельным, и на веру принимается, как единственно возможный.
Вот, когда мне было лет десять, мы ездили к родственникам «на Волгу». Мне очень понравились колодец на даче, лес, река и большой город, но где-то на третий-четвёртый день я спросил у родителей: «А где узбеки?». У нас-то в городской толпе бо́льшую её часть составляли смуглые мужчины в тюбетейках, старички в халатах и женщины в ярких платьях (или в парандже; тоже много было). А тут все были «как мы». И я с удивлением узнал, что в этой местности живут «только русские». Ещё подумал: но это же очень скучно.
Получается здесь нет таких, как у нас, ребят с «узбекской» улицы, у которых всегда есть неистощимый запас косточек для игры в «ашички», и которые так ловко ездят на великах с корзиной фруктов на голове к базару, куда ещё иногда приезжает узбекский «палван». Он такой большой, усатый и очень сильный. В него бросали гири и он ловил их на шею. Ещё на грудь ставили наковальню и изо всей силы били по ней молотом. Или клали доску и вставали на неё втроём! Дядька в цветном халате с заплатками – «Насреддин апанди» разговаривал с осликом и играл на бубне, а девушка в шароварах бегала по канату.
А вот на площадь в центре города иногда приезжал цирк, где был совсем другой («русский») клоун в огромных ботинках и с красным носом, девушки в купальниках с блёстками, и медведь ездил на самокате. И это тоже было ужасно интересно. Там ещё в оркестре играли человек десять и все на разных инструментах. А на базаре был только один карна́й, зурна́ и бубен, но звук у них был гораздо громче!
Такой ансамбль часто играл и на нашей улице, в основном осенью. Они вставали на перекрёстке и трубили на всю округу. И колотили в бубен пока не собирался народ. Потом глашатай кричал что-то такое: «Сегодня молодой джигит Мансур, сын достопочтенного Джураджана берёт в жёны дочь уважаемого Саида красавицу Нуриё! Будет большой «той», приходите все!». И они шли на следующий перекрёсток. Мы – малышня ходили за ними следом и веселились. А если «той» случался недалеко, то там можно было наесться от пуза конфет и сладких пирожков. И туда ходили все соседи: и русские, и корейцы, и татары.
Нам – детям конца пятидесятых, к счастью, только в будущем, предстояло столкнуться с тем, что отношения между людьми могли стать зависимы в первую очередь не от их личных качеств, а от «национальной принадлежности». Что, я считаю, не только нелогичным, но и просто глупым. Человек свою национальность не выбирает, и если, скажем, даже идейного фашиста, при известной доле терпения, можно перевоспитать даже и в коммуниста, то, родившись, например, бурятом, то и будешь им всю жизнь; слава Богу - на радость родственникам и любящим детям. А процентное отношение «хороших» и «плохих» людей для каждой нации, в общем-то, одинаково. Да и то... – бывает человек тебе неприятен, а потом оказывается, что он бездомных котят на улице подбирает и выха́живает! Или шарфики вяжет... Хотя, надо признаться, что бывает и наоборот: сначала он обаятельный и весёлый, а потом оказывается большим негодяем. Но это уже такое... От национальности независимое.
Всё это мы познаем позже, а тогда... Наш двухподъездный двухэтажный дом был последней «многоэтажкой» в этой части города. Дальше начинались кварталы традиционной восточной застройки: улицы вдоль высоких глинобитных заборов, с маленькими глухими калитками. «Харем!» - вся личная жизнь запретна для глаз постороннего. Но это вовсе не значило, что эти калитки и внутренние дворы были закрыты абсолютно. Во всяком случае для соседей они были, можно так пафосно сказать, - наоборот: «воротами гостеприимства». Тем более, для нашей детской горластой ватаги, учитывая традиционное доброе отношение к детям на Востоке, преград на нашей улице не существовало.
Мы досконально знали, кто живёт за той или иной дверью, бывали во всех дворах, знали, где над всем участком шатром висят гроздья винограда, и дедушка Али обязательно сорвёт нам на угощение самую большую гроздь, у кого растёт дерево сладчайших персиков, где можно посмотреть «на барашков» или просто попить воды из колонки. А «ореол обитания» непоседливых и напрочь лишённых каких-то запретов по свободному перемещению маленьких человеков был абсолютно невообразимым для современных, плотно контролируемых родителями, нянями, органами опеки и полицией городских детей.
Помню, ещё в абсолютно «щенячьем» возрасте мы не единожды забирались в невероятно далёкие да́ли, где нас отлавливали «неравнодушные граждане» и, выпытав сведения об адресе, или имени отца, доставляли к родному порогу во́локом за руку, или на попутных велосипедах. До следующего раза...
Невольно сравниваю с теперешними родительскими страхами наличия всяких маньяков, педофилов и «чёрных трансплантологов». Может, конечно, их и не так много, как рекламирует свободная пресса и кино, но, насколько я знаю, выход пятилетнего карапуза за пределы детской площадки – это уже ЧП. А если вполне интеллигентный дедушка заведёт с ним чисто профессиональный разговор о достоинствах радиоуправляемой машинки, то мама уже летит «спасать» своё чадо, закрыть его спиной от предполагаемого злодея и, судорожно сжимая в руке телефон, панически кричит: «Что вам от него надо?!». Похоже, что наше очень технически продвинутое общество в чём-то, тем не менее, глубоко нездорово.
Так что, абсолютно авторитетно могу заявить, что жить в «дикой Азии» в то время было гораздо безопасней, чем в современном мегаполисе. А патриархальный уклад делал простую и, в общем-то, небогатую жизнь довольно комфортной и спокойной.
Вот, во дворе напротив раз в неделю Мавлюда-апа пекла свои вкуснющщие лепёшки, так, что запах стоял по всей улице. И мы бежали домой, получали от мамы десять копеек и зачарованно смотрели, как из тёмной дыры тандыра доставалась лёгкая, горячая, румяная лепёшка, которая съедалась здесь же – в пять-шесть ртов команды «VIP-клиентов». А вообще-то, каждый день в каком-нибудь дворе пекли хлеб, и обязательно с учётом, что некоторую его часть купят жители близлежащих домов. Коммерческая выгода от такой негоции, как мне сейчас представляется, была весьма скромной; скорее это представляло собой веками выработанную форму взаимоудобного сосуществования. А результат – каждый день свежий хлеб на столе у всех. В доме на углу те же лепёшки пекли «в промышленных масштабах» для продажи на базаре; но, тут уж ничего не сделаешь – они были явно похуже тех, что «для своих».
Комментарии
